天开始黑了. 我的道路经过 Berdskaya Sloboda, 普加切夫斯基的避难所. 笔直的道路被积雪覆盖; 但是草原上到处都可以看到马迹, 每日更新. 我骑着马大跑. Savelich几乎无法从远处跟随我，每分钟都对我大喊大叫: “安静, 先生, 看在上帝的份上，安静. 我该死的老马跟不上你的长腿恶魔. 你在哪里着急? 欢迎来到盛宴, а то под обух, того и гляди… Петр Андреич… батюшка Петр Андреич!.. Не погуби!.. 主主, пропадет барское дитя!»
Вскоре засверкали бердские огни. Мы подъехали к оврагам, естественным укреплениям слободы. 萨维里奇没有落后我, 不打断他们哀伤的祈祷. 我希望安全地绕过定居点, 当我突然在黄昏中看到五个人就在我面前, 用棍棒武装: 它是普加乔夫避难所的高级警卫. 我们被称为. 不知道密码, 我想默默地开车经过他们, 但他们立即包围了我, 其中一个人用缰绳抓住了我的马. Я выхватил саблю и ударил мужика по голове; шапка спасла его, однако он зашатался и выпустил из рук узду. Прочие смутились и отбежали; я воспользовался этой минутою, пришпорил лошадь и поскакал.
Темнота приближающейся ночи могла избавить меня от всякой опасности, как вдруг, оглянувшись, увидел я, что Савельича со мною не было. Бедный старик на своей хромой лошади не мог ускакать от разбойников. Что было делать? Подождав его несколько минут и удостоверясь в том, что он задержан, 我转马去救他.
接近峡谷, 我听到了声音, 我的萨维利奇的哭声和声音. 我走得更快，很快又发现自己又夹在卫兵中间, остановившими меня несколько минут тому назад. Савельич находился между ими. Они стащили старика с его клячи и готовились вязать. Прибытие мое их обрадовало. 他们大叫着冲向我，立刻把我从马上拖下来。. 其中之一, 显然主要, 向我们宣布, 他现在将带领我们到至高无上的地方. “还有我们的父亲, - 他补充说，, - 愿意订购: 现在挂你, 或等待上帝之光”. 我没有反抗; Savelich 以我为榜样, 卫兵带领我们胜利.
我们穿过峡谷进入定居点. 所有的小屋都燃烧着火. Шум и крики раздавались везде. На улице я встретил множество народу; но никто в темноте нас не заметил и не узнал во мне оренбургского офицера. Нас привели прямо к избе, стоявшей на углу перекрестка. У ворот стояло несколько винных бочек и две пушки. «Вот и дворец, – сказал один из мужиков;– сейчас об вас доложим». Он вошел в избу. Я взглянул на Савельича; 老人受洗了, 给自己读一个祷告. 我已经等了很久; 最后那个人回来告诉我: “去: 我们父亲下令让军官进来”.
我进了小屋, 或者在宫殿里, 男人们叫她什么？. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагой; 然而, 商店, 桌子, рукомойник на веревочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, – всё было как в обыкновенной избе. Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что весть о прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках сильное любопытство и что они приготовились встретить меня с торжеством. 普加乔夫第一眼就认出了我. 他的虚假重要性突然消失了. “而, 启禀大人! 他兴高采烈地对我说. - 你好吗? 上帝为什么带你?“我说，, что ехал по своему делу и что люди его меня остановили. «А по какому делу?» – спросил он меня. Я не знал, 该怎么回答. 普加切夫, 思维, что я не хочу объясняться при свидетелях, обратился к своим товарищам и велел им выйти. Все послушались, кроме двух, которые не тронулись с места. «Говори смело при них, – сказал мне Пугачев – от них я ничего не таю». Я взглянул наискось на наперсников самозванца. 其中之一, щедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел в себе ничего замечательного, кроме голубой ленты, надетой через плечо по серому армяку. Но ввек не забуду его товарища. 他是一个高大的, дороден и широкоплеч, и показался мне лет сорока пяти. Густая рыжая борода, серые сверкающие глаза, нос без ноздрей и красноватые пятна на лбу и на щеках придавали его рябому широкому лицу выражение неизъяснимое. Он был в красной рубахе, в киргизском халате и в казацких шароварах. 第一 (как узнал я после) был беглый капрал Белобородов*; второй – Афанасий Соколов* (прозванный Хлопушей), ссыльный преступник, три раза бежавший из сибирских рудников. Несмотря на чувства, исключительно меня волновавшие, общество, в котором я так нечаянно очутился, сильно развлекало мое воображение. Но Пугачев привел меня в себя своим вопросом: «Говори: по какому же делу выехал ты из Оренбурга?»
Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо мое намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обдумать то, на что решался, отвечал на вопрос Пугачева:
– Я ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают.
Глаза у Пугачева засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? 他喊道. – Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет. 说话: кто виноватый?»
– Швабрин виноватый, - 我回答. – Он держит в неволе ту девушку, которую ты видел, больную, у попадьи, и насильно хочет на ней жениться.
– Я проучу Швабрина, – сказал грозно Пугачев. – Он узнает, каково у меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу.
– Прикажи слово молвить, – сказал Хлопуша хриплым голосом. – Ты поторопился назначить Швабрина в коменданты крепости, 现在你急着把它挂起来. 你已经侮辱了哥萨克人, 让贵族管理他们; 不要吓唬贵族, 在第一次诽谤时处决他们.
- 没有什么可以为他们感到难过, 都不赞成! – сказал старичок в голубой ленте. – Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Логика старого злодея показалась мне довольно убедительною. Мороз пробежал по всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился. Пугачев заметил мое смущение. «Ась, 启禀大人? – сказал он мне подмигивая. – Фельдмаршал мой, 似乎, говорит дело. 你觉得呢?»
Насмешка Пугачева возвратила мне бодрость. Я спокойно отвечал, 我在他的权力范围内，他可以自由地与我交往, 随心所欲.
- 良好, -普加切夫说. - 现在告诉, 你所在城市的状况如何.
- 感谢上帝, - 我回答;- 一切都很好.
– 安全地? - 重复普加乔夫. – А народ мрет с голоду!
Самозванец говорил правду; но я по долгу присяги стал уверять, что всё это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов.
- 你看, – подхватил старичок, – что он тебя в глаза обманывает. Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь. Коли ты Швабрина хочешь повесить, то уж на той же виселице повесь и этого молодца, чтоб никому не было завидно.
Слова проклятого старика, 看起来, поколебали Пугачева. 好在, Хлопуша стал противоречить своему товарищу.
几分钟后，起火了，照亮了黑暗的安巴尔, Наумыч, - 他对他说，. – Тебе бы всё душить да резать. Что ты за богатырь? Поглядеть, так в чем душа держится. Сам в могилу смотришь, а других губишь. Разве мало крови на твоей совести?
– Да ты что за угодник? – возразил Белобородов. – У тебя-то откуда жалость взялась?
- 当然, – отвечал Хлопуша, – и я грешен, и эта рука (тут он сжал свой костливый кулак и, засуча рукава, открыл косматую руку), и эта рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника, а не гостя; на вольном перепутье да в темном лесу, не дома, сидя за печью; кистенем и обухом, а не бабьим наговором.
Старик отворотился и проворчал слова: «рваные ноздри!»...
– Что ты там шепчешь, старый хрыч? – закричал Хлопуша. – Я тебе дам рваные ноздри; 天气, придет и твое время; 上帝会给, и ты щипцов понюхаешь… А покамест смотри, чтоб я тебе бородишки не вырвал!
– Господа енаралы! – провозгласил важно Пугачев. – Полно вам ссориться. Не беда, если б и все оренбургские собаки дрыгали ногами под одной перекладиной; 麻烦, если наши кобели меж собою перегрызутся. 好, помиритесь.
Хлопуша и Белобородов не сказали ни слова и мрачно смотрели друг на друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кончиться для меня очень невыгодным образом, 和, обратясь к Пугачеву, сказал ему с веселым видом: “啊! я было и забыл благодарить тебя за лошадь и за тулуп. Без тебя я не добрался бы до города и замерз бы на дороге».
Уловка моя удалась. Пугачев развеселился. «Долг платежом красен, - 他说, мигая и прищуриваясь. – Расскажи-ка мне теперь, какое тебе дело до той девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу молодецкому? 一种?»
– Она невеста моя, – отвечал я Пугачеву, видя благоприятную перемену погоды и не находя нужды скрывать истину.
– Твоя невеста! – закричал Пугачев. – Что ж ты прежде не сказал? Да мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем! – Потом, обращаясь к Белобородову – Слушай, фельдмаршал! Мы с его благородием старые приятели; сядем-ка да поужинаем; утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что с ним сделаем.
Я рад был отказаться от предлагаемой чести, 但没有什么. Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с вином и пивом, и я вторично очутился за одною трапезою с Пугачевым и с его страшными товарищами.
Оргия, коей я был невольным свидетелем, продолжалась до глубокой ночи. Наконец хмель начал одолевать собеседников. Пугачев задремал, сидя на своем месте; товарищи его встали и дали мне знак оставить его. Я вышел вместе с ними. По распоряжению Хлопуши, караульный отвел меня в приказную избу, где я нашел и Савельича и где меня оставили с ним взаперти. Дядька был в таком изумлении при виде всего, что́ происходило, что не сделал мне никакого вопроса. Он улегся в темноте и долго вздыхал и охал; наконец захрапел, а я предался размышлениям, которые во всю ночь ни на одну минуту не дали мне задремать.
Поутру пришли меня звать от имени Пугачева. Я пошел к нему. У ворот его стояла кибитка, запряженная тройкою татарских лошадей. Народ толпился на улице. В сенях встретил я Пугачева: он был одет по-дорожному, в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, приняв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему, чему я был свидетелем накануне. Пугачев весело со мною поздоровался и велел мне садиться с ним в кибитку.
Мы уселись. «В Белогорскую крепость!» – сказал Пугачев широкоплечему татарину, сто́я правящему тройкою. Сердце мое сильно забилось. Лошади тронулись, колокольчик загремел, кибитка полетела…
«留! 等待!» – раздался голос, слишком мне знакомый, – и я увидел Савельича, бежавшего нам навстречу. Пугачев велел остановиться. “父亲, 切赫ANDREIĆ! – кричал дядька. – Не покинь меня на старости лет посреди этих мошен…» – «А, старый хрыч! -普加切夫告诉他. – Опять бог дал свидеться. 好, садись на облучок».
- 谢谢, 君主, 谢谢, отец родной! – говорил Савельич усаживаясь. – Дай бог тебе сто лет здравствовать за то, что меня старика призрил и успокоил. Век за тебя буду бога молить, а о заячьем тулупе и упоминать уж не стану.
Этот заячий тулуп мог наконец не на шутку рассердить Пугачева. 好在, самозванец или не расслыхал или пренебрег неуместным намеком. Лошади поскакали; 街上的人停下来向腰鞠躬. 普加乔夫向两边点了点头。. 一分钟后，我们离开聚居地，沿着平坦的道路疾驰而去.
很容易想象, что́ чувствовал я в эту минуту. Через несколько часов должен я был увидеться с той, которую почитал уже для меня потерянною. Я воображал себе минуту нашего соединения… Я думал также и о том человеке, в чьих руках находилась моя судьба и который по странному стечению обстоятельств таинственно был со мною связан. Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках того, кто вызывался быть избавителем моей любезной! Пугачев не знал, что она была дочь капитана Миронова; озлобленный Швабрин мог открыть ему всё; Пугачев мог проведать истину и другим образом… Тогда что́ станется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса становились дыбом…
Вдруг Пугачев прервал мои размышления, обратись ко мне с вопросом:
– О чем, 启禀大人, изволил задуматься?
– Как не задуматься, - 我回答他. – Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя.
- 好? – спросил Пугачев. – Страшно тебе?
我回答了, 什么, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.
– И ты прав, ей-богу прав! – сказал самозванец. – Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, - 他补充说，, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, – помня твой стакан вина и заячий тулуп. 你看, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
Я вспомнил взятие Белогорской крепости; но не почел нужным его оспоривать и не отвечал ни слова.
– Что говорят обо мне в Оренбурге? – спросил Пугачев, помолчав немного.
– Да говорят, что с тобою сладить трудновато; 没什么好说的: дал ты себя знать.
Лицо самозванца изобразило довольное самолюбие. “是的! – сказал он с веселым видом. – Я воюю хоть куда. Знают ли у вас в Оренбурге о сражении под Юзеевой*? Сорок енаралов убито, четыре армии взято в полон. 你觉得呢: прусский король мог ли бы со мною потягаться?»
Хвастливость разбойника показалась мне забавна.
– Сам как ты думаешь? - 我对他说，, – управился ли бы ты с Фридериком?
– С Федор Федоровичем? А как же нет? С вашими енаралами ведь я же управляюсь; а они его бивали. Доселе оружие мое было счастливо. 给时间, то ли еще будет, как пойду на Москву.
– А ты полагаешь идти на Москву?
Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: «Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою».
-到! – сказал я Пугачеву. – Не лучше ли тебе отстать от них самому, заблаговременно, да прибегнуть к милосердию государыни?
Пугачев горько усмехнулся. “不是, - 他回答;– поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. 怎么知道? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою».
– А знаешь ты, чем он кончил? Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили!
– Слушай, – сказал Пугачев с каким-то диким вдохновением. – Расскажу тебе сказку, которую в ребячестве мне рассказывала старая калмычка. Однажды орел спрашивал у ворона: 告诉, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на́-все только тридцать три года? – Оттого, 父亲, отвечал ему ворон, что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной. Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. 好. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: 不, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст! – Какова калмыцкая сказка?
– Затейлива, - 我回答他. – Но жить убийством и разбоем значит по мне клевать мертвечину.
Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Savelich, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней – и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.
Глава XII
Сирота
Как у нашей у яблонки
Ни верхушки нет, ни отросточек;
Как у нашей у княгинюшки
Ни отца нету, 没有妈妈.
Снарядить-то ее некому,
Благословить-то ее некому.*
Свадебная песня.
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. 见到我, 他很尴尬; 但很快就恢复了, 向我伸出手, 发言: “而你是我们的? 本来早已!- 我转身离开他没有回答.
我的心痛, 当我们发现自己在一个熟悉已久的房间里, где на стене висел еще диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия прошедшему времени. Пугачев сел на том диване, на котором, 过去, дремал Иван Кузмич, усыпленный ворчанием своей супруги. Швабрин сам поднес ему водки. Пугачев выпил рюмку и сказал ему, указав на меня: «Попотчуй и его благородие». Швабрин подошел ко мне с своим подносом; но я вторично от него отворотился. Он казался сам не свой. При обыкновенной своей сметливости он, 当然, догадался, что Пугачев был им недоволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверчивостию. Пугачев осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские войска и тому подобном, и вдруг спросил его неожиданно: “说, 兄弟, какую девушку держишь ты у себя под караулом? Покажи-ка мне ее».
Швабрин побледнел как мертвый. «Государь, – сказал он дрожащим голосом… – Государь, она не под караулом… она больна… она в светлице лежит».
«Веди ж меня к ней», – сказал самозванец, вставая с места. Отговориться было невозможно. Швабрин повел Пугачева в светлицу Марьи Ивановны. Я за ними последовал.
Швабрин остановился на лестнице. «Государь! - 他说. – Вы властны требовать от меня, 什么是你的快乐; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей».
Я затрепетал. “所以，你结婚了!» – сказал я Швабрину, готовяся его растерзать.
- 嘘! – прервал меня Пугачев. – Это мое дело. 你呢, - 他继续, обращаясь к Швабрину, - 不要聪明，不要打破: 不管她是不是你的妻子, 我会带她去任何我想要的人. 你的荣誉, 跟我来.
房间门口，施瓦布林又停了下来，用破碎的声音说道: «Государь, 我警告你, что она в белой горячке* и третий день как бредит без умолку».
– Отворяй! -普加切夫说.
Швабрин стал искать у себя в карманах и сказал, что не взял с собою ключа. Пугачев толкнул дверь ногою; замок отскочил; 门开了, и мы вошли.
Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. 见到我, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало – не помню.
Пугачев посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: «Хорош у тебя лазарет!» – Потом, подошед к Марье Ивановне: “告诉我, 宠儿, за что твой муж тебя наказывает? в чем ты перед ним провинилась?»
– Мой муж! – повторила она. – Он мне не муж. Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят.
Пугачев взглянул грозно на Швабрина: «И ты смел меня обманывать! - 他对他说，. – Знаешь ли, 浪子, чего ты достоин?»
Швабрин упал на колени… В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую тебя на сей раз, – сказал он Швабрину;– но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта». Потом обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково: “出来, 红衣女孩; дарую тебе волю. Я государь».
Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Я кинулся к ней; но в эту минуту очень смело в комнату втерлась моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную.
-什么, 启禀大人? – сказал смеясь Пугачев. – Выручили красную девицу! 你觉得, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? 也许, я буду посажёным отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьем – и ворота запрем!
Чего я опасался, то и случилось. 拖把, услыша предложение Пугачева, вышел из себя. «Государь! – закричал он в исступлении. – Я виноват, я вам солгал; но и Гринев вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости».
Пугачев устремил на меня огненные свои глаза. «Это что еще?» – спросил он меня с недоумением.
– Швабрин сказал тебе правду, -我坚定地回答.
– Ты мне этого не сказал, – заметил Пугачев, у коего лицо омрачилось.
– Сам ты рассуди, - 我回答他, – можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло!
– И то правда, – сказал смеясь Пугачев. – Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.
– Слушай, - 我去, видя его доброе расположение. – Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог путь укажет. 我们, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
看起来, суровая душа Пугачева была тронута. «Ин быть по-твоему! - 他说. -执行，执行, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези ее, куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все заставы и крепости, подвластные ему. 拖把, совсем уничтоженный, стоял как остолбенелый. Пугачев отправился осматривать крепость. Швабрин его сопровождал; а я остался под предлогом приготовлений к отъезду.
我跑进了光. 门都关. 我敲了. “谁在那里?“——帕拉沙问道. 我给自己取名. 玛丽亚·伊凡诺夫娜甜美的声音从门后响起。. “你猜到了, 切赫ANDREIĆ. 我在改变. 前往阿库丽娜·帕姆菲洛夫纳: 我马上就到”.
我听从了，去了格拉西姆神父的家. 他和牧师跑出去迎接我. Savelich已经警告过他们. “欢迎, 切赫ANDREIĆ, - 波帕迪亚说. 上帝让我再次见到你. Как поживаете? А мы-то про вас каждый день поминали. А Марья-то Ивановна всего натерпелась без вас, 我亲爱的!.. 是告诉, 我的父亲, как это вы с Пугачевым-то поладили? Как он это вас не укокошил? 良好, спасибо злодею и за то». – «Полно, 老太太, 打断父亲格拉西姆. - 并非一切都是谎言, 你知道什么. 很多话都没有拯救. 彼得安德烈耶维奇神父! 登入, 欢迎. 长, 好久没见面了”.
波帕迪亚开始用上帝赐给我的东西对待我. А между тем говорила без умолку. Она рассказала мне, каким образом Швабрин принудил их выдать ему Марью Ивановну; как Марья Ивановна плакала и не хотела с ними расстаться; как Марья Ивановна имела с нею всегдашние сношения через Палашку (девку бойкую, которая и урядника заставляет плясать по своей дудке); как она присоветовала Марье Ивановне написать ко мне письмо и прочее. Я в свою очередь рассказал ей вкратце свою историю. Поп и попадья крестились, 听力, что Пугачеву известен их обман. «С нами сила крестная! – говорила Акулина Памфиловна. – Промчи бог тучу мимо. Ай-да Алексей Иваныч; 没什么好说的: хорош гусь!» – В самую эту минуту дверь отворилась, 玛丽亚·伊凡诺夫娜进来了，她苍白的脸上带着微笑. 她离开了她的农家装，仍然穿着简单而甜美。.
我拉着她的手，半天一句话也说不出来. 我们都因为内心的充实而沉默. 我们的主人觉得, 我们没有受制于他们, 离开了我们. 我们被单独留下. 一切都被遗忘. 我们谈了又不能谈. 玛丽亚·伊万诺夫娜告诉了我一切, 攻占要塞后发生在她身上的事; 向我描述了她可怕的处境, 所有测试, 邪恶的什瓦布林使她遭受. Мы вспомнили и прежнее счастливое время… Оба мы плакали… Наконец я стал объяснять ей мои предположения. Оставаться ей в крепости, подвластной Пугачеву и управляемой Швабриным, 这是不可能的. 不可能想到奥伦堡, 经历围城的所有灾难. 世界上没有她一个人。. 我邀请她去村里见我父母。. Она сначала колебалась: известное ей неблагорасположение отца моего ее пугало. Я ее успокоил. 我知道, что отец почтет за счастие и вменит себе в обязанность принять дочь заслуженного воина, погибшего за отечество. «Милая Марья Ивановна! - 我最后说. – Я почитаю тебя своею женою. Чудные обстоятельства соединили нас неразрывно: ничто на свете не может нас разлучить». 玛丽亚·伊万诺夫娜只是简单地听了我的话, 不假装害羞, 没有花哨的借口. 她觉得, 她的命运与我的命运有关. 但她重复了, 否则将是我的妻子, 经我父母同意. 我没有反驳她。. 我们热情地接吻, 真诚的-因此一切都是我们之间决定的.
